Если б мое скучание было цветом,
это был б перелив в оттенках северного сияния.
В слиянии полупрозрачного и кислотно-зелёного.
В глубине своей не отличающегося от томившейся на старой антресоли картины.
По накалу страстей вовсе не выход на гильотину.
Это застывшие краски,
художник рисовал бы маслом, надевая на себя разные маски.
Добавлял бы в стакан старый виски, у виска покручивая кончиком кисти.
Размышлял бы о соответствии консистенции, времени и пространства.
Смешивая голубой с оранжевым, уподобляясь то ли гранжу, то ли маэстро Микеланджело.
Крупными мазками прижимаясь к холсту, вспомнил бы о холокосте,
ибо осень - время, когда хочется вспоминать…
Сухие листья. Кожа да кости. Диван, кровать.
Художник встаёт с постели, но пастельные краски ему не то что бы надоели.
Он не видит в них ни капли страсти.
Возможно, в старости… но не сейчас.
Берет цветные фломастеры, вдавливает со всей силой, вырывая наружу из себя этнические и геометрические мотивы.
В комнате начинают звучать барабаны, бьют в бубны шаманы, на балконе раскуривают марихуану.
Художник сворачивает этот трип в трубочку, чтоб из дудочки доносился звук флейты.
Берет палитру, застывшие акварели, воду из-под крана.
Закрывает все форточки на защелки, чтобы птиц не донёсся крик.
Остаётся один на один со своим внутренним телеэкраном.
Макает в бардовый, потом в багряный.
Не различает их: он уже слишком пьяный.
Скворцы начинают свой утренний вой.
Флейту перестаёт быть слышно…
Мгновенье, и в мире художника пустота и затишье.
Он смотрит на белый лист, чистоту, безупречность его сияния.
Выбрасывает к черту все краски в окно, и туда же своё отчаяние.
Достаёт из карманов вино и пакетик с чаем.
Только бы чайки не потревожили.
Только бы ничего не звучало.
Только бы сохранить ещё на минуту это новое твоё начало.
